Золото стало серебром. Серебро отлилось в громадный тупой клинок, что пробивал ночное небо, затмевая слабые звезды. Комета снижалась, снижалась… Великанское лицо женщины глянуло на него. Она кричала. Зло кричала. А он не слышал…
Комета исчезла. Полная луна скользила по усеянному алмазами небу. Тень закрыла звезды, смела Млечный Путь. Голова, разобрал Боманц. Силуэт головы. Волк, глотающий луну… И тень исчезла. Снова рядом с ним была женщина, снова он шел по лесной тропе, спотыкаясь о солнечные зайчики. Она обещала ему что-то…
Он проснулся: Жасмин трясла его за плечи.
– Бо! У тебя снова кошмар. Проснись.
– Я... в порядке, – пробормотал он. – Не так и страшно.
– Не надо было тебе есть столько лука. В твоем возрасте и при твоей язве…
Боманц сел, похлопал себя по животу. В последнее время язва его не беспокоила. Может, дела отвлекали его от хворей? Он спустил ноги с кровати н уставился в темноту.
– Ты что?
– Думаю спуститься к Шабу.
– Отдохнул бы.
– Чушь. В моем-то возрасте? Старикам отдых не нужен. Я не могу так тратить время. – Он нашарил ботинки.
Жасмин по привычке пробормотала что-то нехорошее. Боманц не обратил внимания. Равнодушие он довел до степени искусства.
– Поосторожнее, – добавила она.
– А?
– Поберегись, говорю. Что-то не по себе мне, раз Бесанда нет.
– Так он только утром уехал.
– Да, но…
Боманц вышел из дома, бормоча под нос что-то о суеверных старухах, которые боятся любых перемен.
Путь он выбрал кружной, по временам останавливался, глядя на Комету. Удивительное зрелище. Полотнище блеска. Интересно, что может означать тот сон? Тень, пожирающая луну. Не слишком много, решил он.
На околице Боманц услышал голоса. Он пошел потише – обычно в такой час люди по улице не бродят.
Голоса доносились из заброшенного сарая. Внутри мерцала свеча. Паломники, предположил Боманц. Он пристроился к щели, но не увидел ничего, кроме чьей-то спины. Что-то в этих сутулых плечах… Бесанд? Нет, слишком широкие. Скорее уж один из Токаревых громил…
Голосов он тоже не узнал – в сарае больше перешептывались, – но один из них был подозрительно похож на вечное нытье Мен-фу. Слова, однако, он слышал вполне отчетливо.
– Слушай, мы сделали все, что могли. Когда у мужика отбирают дом и работу, он мог бы и понять, что ему тут не место. Но ведь не уходит же!
Второй голос:
– Значит, пришло время серьезных мер.
Нытик:
– Это уже слишком.
– Трус. – Презрительное фырканье. – Я это сделаю. Где он?
– Забрался на старую конюшню. На чердак. Устроил себе там подстилку, как старый пес в углу.
Кто-то, ворча, встал. Шаги. Боманц схватился за живот и поспешно отсеменил в тень. Дорогу пересекла сутулая фигура. Сияние Кометы отразилось от обнаженного клинка.
Боманц перебрался в тень подальше и принялся думать.
Что все это значит? Убийство, само собой. Но чье? И зачем? Кто поселился в заброшенной конюшне? Паломники и просто путники вечно ночевали в пустых строениях… И кто эти заговорщики?
На ум приходили разные варианты, но Боманц отбросил все – слишком уж они были мрачные. Когда самообладание вернулось к нему, он побежал к раскопу.
Лампа Шаблона стояла на месте, но самого парня не было видно.
– Шаб? – Нет ответа. – Шаблон! Где ты? – Опять нет ответа. – Шаблон! – вскрикнул Боманц почти панически.
– Пап, это ты?
– Где ты?
– Сру.
Боманц со вздохом сел. Секундой позже вылез из кустов сын, утирая пот со лба. Странно: ночь прохладная.
– Шаб, неужели Бесанд передумал? Этим утром он вроде уехал. А я только что слышал, как несколько мужиков сговаривались убить кого-то, и вроде бы его.
– Убить? Кто?
– Не знаю. Трое или четверо. Одним из них мог быть Мен-фу. Он не возвращался?
– Не знаю. Тебе не примерещилось часом? Что ты вообще тут делаешь посреди ночи?
– Опять кошмары. Не мог заснуть. И мне не примерещилось. Эти типы собирались убить кого-то, потому что тот не уехал.
– Это ж бессмыслица, пап.
– Да мне пле… – Боманц резко развернулся. Что-то зашуршало за его спиной. В круг света вышла, пошатываясь, фигура, сделала три шага и упала.
– Бесанд! Это Бесанд. А я что тебе говорил!
Грудь бывшего Наблюдателя пересекала кровавая рана.
– Я в порядке, – прошептал он. – В порядке. Просто шок. Не так страшно... как кажется.
– Что случилось?
– Пытались меня убить. Я же говорил – скоро начнется. Говорил, что они играют по-крупному. Но в этот раз я их надул. И убийцу ихнего срезал.
– Я думал, ты уезжаешь. Я видел, как ты уходил.
– Передумал. Не могу уехать. Я клятву дал, Бо. Работу у меня отняли, но не совесть же. Я должен их остановить.
Боманц посмотрел сыну в глаза. Шаблон покачал головой:
– Пап, глянь на его запястье.
Боманц посмотрел.
– Ничего не вижу.
– В том-то и дело. Амулета нет.
– Он же его сдал, когда уходил. Разве нет?
– Нет, – ответил Бесанд. – Потерял в драке. И в темноте не смог найти. – Он снова издал тот странный звук.
– Папа, он серьезно ранен. Я сбегаю в бараки.
– Шаб, – выдохнул Бесанд, – только ему не говори. Скажи капралу Хрипку.
– Ладно. – Шаблон умчался.
Свет Кометы наполнял ночь призраками. Курганье, казалось, корчится и ползет. Тени проскальзывали среди кустов. Боманц поежился и попытался убедить себя, что это лишь игра воображения.
Близилось утро. Бесанд вышел из шока и теперь прихлебывал присланный Жасмин супчик. Пришел капрал Хрипок, доложил результаты расследования.
– Ничего не нашел, сударь. Ни тела, ни амулета. Даже следов драки нет. Словно и не было ничего.